Иван Толстой: В Праге в течение трех сентябрьских дней проходила вторая по счету ярмарка Пражская книжная башня. Первая прошла год назад, и мы о ней рассказывали. Новая ярмарка собрала, может быть, и не больше участников, но атмосфера была, как мне показалось, более теплая, дружественная. Вероятно, от того, что многие успели уже друг с другом перезнакомиться.
Культурная программа развернулась на двух сценах. Среди выступающих Владимир Сорокин, Виктор Вахштайн, Анатолий Вишевский, Михаил Шишкин, Александр Архангельский, Андрей Шарый, Динара Расулева, Света Бень, Александр Дельфинов, Женя Бережная, Борис Беленкин, Сергей Бондаренко, Ксения Лученко, Евгений Фельдман, Кира Ярмыш, Игорь Померанцев и многие другие.
«Пражская башня» – это книжные новинки по ценам издателей, общение и диалоги о современной неподцензурной литературе.
Слависты и историки литературы обсуждали прошлое и настоящее тамиздата.
Томаш Гланц и Михаил Калужский говорили о том, как и почему чешскую литературу не прочитали в России.
Фонд Straight Forvard провел открытый питчинг русскоязычных книг для чешских издателей и переводчиков.
Прошла конференция независимых книжных магазинов, круглые столы и соло-выступления писателей и писательниц на темы поиска себя в эмиграции; о кризисе идентичности; о потере и приобретении языка и культуры в новой стране; мастер-класс с профессиональным генеалогом Александрой Казыревич на тему «Семейная история в современных условиях».
И многое, многое другое.
Попробую представить быструю панораму впечатлений.
Писательница Наталья Громова: Во-первых, я приобрела книжку “Немцы после войны”, меня очень занимают параллели. Это любопытный сюжет, меня волнуют рифмы с Германией, и довоенные, и послевоенные, и всё, что происходит с Россией и Германией, мне всё равно кажется убедительным. И парочку книжек Александра Архангельского, потому что мне интересно, как можно сейчас повернуть классическую литературу. Очень много современного и молодежного. Нашей с вами темы исторической не так много, мне так кажется, на этой ярмарке.
Иван Толстой: Может ли эмиграция продлиться чуть дольше, чем её первое дыхание? Разве она не умирает после первого чахоточного румянца, первого успеха?
Наталья Громова: Вы сколько существуете в эмиграции? Она же не умерла.
Иван Толстой: Так пока ещё и я жив. 35 лет только.
Наталья Громова: Так у нас эмиграция с Герцена началась, и она до сих пор не умирает.
Иван Толстой: Ну, ведь это же разные эмиграции, они всё время себя меняли.
Наталья Громова: Они себя меняли, но они всё равно крутятся вокруг одного и того же - вот этого российского места, которое никак не может, как бы сказать, сдвинуться. Но повторяет и повторяет те же самые круги. Поэтому мне кажется, что наш опыт эмиграции, пожалуй, только с поляками может сравниться в этом смысле. Но поляки придумали проект Польши культурной, и поэтому они могли вернуться. А Россия так и не придумала, мне кажется, себе такой проект. Потому что это очень большая страна. Мне кажется, пока она в таком огромном виде существует с огромным количеством лишних, как бы сказать, мест... Если бы это была Московия, Петербург и Москва... На этом огромном пространстве мы не можем ничего придумать.
Иван Толстой: Издатель и владелец электронной библиотеки ImWerden Андрей Никитин-Перенский.
Андрей, вы практический делатель, вы делаете библиотеку, значит, вы думаете о читателе, а не только о себе. Как вы видите перспективу жизни русского слова в зарубежье? Есть будущее?
Андрей Никитин-Перенский: Не знаю. С одной стороны, я почти 30 лет здесь, а с другой стороны, вот я думаю тоже, что пока существуют новые мигранты, новоприезжающие, то это всё длится. И я не вижу никакого пока (к счастью для нас, но к сожалению для страны), никакой даже близкой причины, чтобы эмиграция прекратилась. Пока существуют новые мигранты, они так или иначе снова нас двигают к тому, чтобы мы что-то делали дальше.
За 30 лет жизни в Германии я так уже немножко как-то заплесневел, онемечился, в общем, занимался немецкими проблемами, частично, не только русскими. А сейчас действительно вижу, что вот эта движуха русской эмиграции здесь в Германии, в Европе, она меня тоже восподвигает на какие-то новые идеи, новые мысли.
Иван Толстой: Что вы думаете об интересе вашей аудитории? Движется ли он за эти несколько десятилетий куда-то? Можно ли этот вектор нарисовать и назвать? Меняются ли вкусы, потребности? Вы ведь ведёте статистику посещений вашего сайта.
Андрей Никитин-Перенский: Нет, статистика довольно приблизительная. Могу сказать только, что количество посетителей почти не увеличивается, хотя увеличивается значительно объем. И книг, представленных в библиотеке. И я это связываю с тем, что собственно вот эта публика читающая, она конечная. Да, то есть все-таки вот количество людей, которые интересуются, оно довольно конечное и они уже все, ну грубо говоря, почти все знают. Постоянно бывают рассказы о том, что кто-то новый узнал, кто-то новый столкнулся, но всё меньше и меньше этих людей.
Иван Толстой: То есть надпись на вашей майке Библиотека ImWerden - это просто для приветствия, а не для того, чтобы кто-то узнал о вашем существовании?
Андрей Никитин-Перенский: Чтобы меня узнали, да, в лицо. А, это тот самый.
Иван Толстой: Какой самый интересный, неожиданный, может быть, приятный отзыв от читателей вы получили за эти годы?
Андрей Никитин-Перенский: Во-первых, в пандемию люди начали мне говорить, что только благодаря мне они вообще продолжают дальше существовать, потому что закрылись все библиотеки бумажные. А второе, вот сейчас, когда люди говорят, что эмигрировав из России, они тоже пользуются библиотекой как, собственно, почти единственным способом читать дальше и находить дальше какие-то цитаты, книги.
Иван Толстой: Читать, сидя в Израиле, книги на русском языке - то же самое, что читать их в Москве?
Писательница Ольга Кромер: Однозначно нет, но есть очень интересный феномен. Когда приехало наше поколение, 30 с лишним лет назад, то очень большая часть эмигрантов стремилась отказаться от русского языка, чтобы как можно скорее приобрести израильскую идентичность. Потом возникло так называемое полуторное поколение, те, кого привезли в 10-12 лет, в подростковом возрасте, они просто не знали этого языка, потому что их родители были гораздо больше озабочены тем, чтобы они выучили иврит. А сейчас пошло второе поколение, и оно начало учить русский язык. Это очень трудно объяснимый феномен, но, видимо, Израиль всё-таки очень маленькая страна, это такой кусочек почти Европы, окружённый, в общем-то, Азией. И очень многим людям, приехавшим с европейского пространства, этого не хватает. Они пытаются к этому вернуться.
Иван Толстой: Да, вы противоречите тому тезису, который во мне много лет живёт, что у эмиграции нет второго поколения. А вот оказывается, тяга к русскому языку - это поразительная вещь.
Ольга Кромер: Возможно, это связано с тем, что сейчас приехала очень большая волна очень интересных людей и возникла какая-то очень интенсивная культурная деятельность на русском языке.
Звукорежиссер, ветеран Радио Свобода Юрий Рудерман: Меня больше всего порадовало на этой выставке как раз наличие национальных литератур. Я сегодня был еще к тому же на белорусской книжной ярмарке, и там было 10 издательств. И для меня это было очень приятно, потому что все-таки они более живущие за свой счет и считают деньги, но тем не менее книги и выдаются, и сдаются все больше и больше на любой цвет и вкус. Так что Россия - Россия, а Беларусь - Беларусь.
Иван Толстой: Художница и писательница Ксения Кривошеина. Глазами художницы мир тамиздатской книги интересный? Заграничная книга на русском языке эстетически привлекательна?
Ксения Кривошеина: Вы знаете, я вчера слушала выступление Михаила Шишкина, Михаила Шишкина. Он произвел на меня впечатление совершенно неожиданное. У него было такое эссе о Томасе Манне с современным подходом, подменив нацизм, фашизм... Достаточно было поменять одно слово и ты всё сразу понимал, о чём идёт речь. Очень пессимистично и страшно всё то, что он говорил. Это своего рода манифест. Манифест Шишкина был манифестом всей этой ярмарки, моё такое чувство. Это был символ этой ярмарки, сублимация всего.
Действительно, опять получается, что мы не в изгнании, мы в послании. Насколько мы будем в послании, я не знаю. Все будет зависеть от многих обстоятельств.
Я помню хорошо третью эмиграцию. Никита помнит, естественно, и первую, и вторую эмиграцию. Он может сказать со своей точки зрения. Но третья эмиграция была ведь очень яркая, была очень насыщенная и литература, и живопись. Это был мир, огромный мир, который был выброшен навсегда, навсегда. И когда ты оказываешься вне своих стен, вне своей страны, навсегда, ты мобилизуешься.
И вокруг третьей эмиграции была большая мобилизация людей, которые хотели её поддержать. Во Франции третья эмиграция во была очень поддержана французами, правительством. Им давали не только деньги, а их поддерживали творчески, чтобы они продолжали жить.
Новая волна, которую мы сегодня видели представила очень интересную выставку, невероятно интересную. Интересную тем, что она молодая. Эта молодая Россия вдруг оказалась выброшена из этого кошмара. Ещё прошло мало времени.
Я считаю, прошло мало времени, когда мы можем говорить о том, что будет. Я могу только констатировать, что это необыкновенно. Это феномен, новый феномен. Что с ними будет через год, через два, я не знаю. Может быть, Путин иначе распорядится своей жизнью или что-то будет с ним. И страна обратно вернётся в более-менее какое-то нормальное существование. И что будет с этими ребятами, которые сейчас у нас такие талантливые, и замечательные, мы не знаем. Но мне было очень приятно и увидеть всё то, что вот я увидела за эти два дня.
Иван Толстой: Патриарх эмиграции, дважды француз Советского Союза (как он сам себя назвал) Никита Игоревич Кривошеин был выслан из Парижа в СССР в 1948 году вместе со своими родителями. Отец его был арестован, сам Никита сел после анонимной статьи во французской газете Монд, посвященной подавлению Венгерского восстания. Никиту Игоревича вычислили и он получил пятилетний срок. Вышел в начале 60-х и всю жизнь зарабатывал себе на хлеб работой переводчика-синхрониста. В начале 70-х, благодаря ходатайствам французских властей, ему удалось вырваться обратно во Францию, где он продолжил работу синхрониста. На пражской ярмарке он представлял свою новую книгу «Подвиг переводчика», выпущенную Сергеем Поройковым (издательство ISIA-Media).
Никита Кривошеин: Могу сказать, что я принадлежу к второму поколению первой эмиграции. Мои родители выехали один в двадцатом, другой в двадцать втором. Я родился в тридцать четвёртом. Я принадлежу к первому поколению третьей эмиграции. Вот одновременно две мои ипостаси. Можно вспомнить Андрея Белого, который говорил: "Был Петербург и была империя". А я бы сказал по-другому: была империя и была диаспора. И вот Россия, может быть, в Европе или в мире единственная страна, которая так во многом воплотилась, так во многом существовала, так во многом спасала себя в диаспоре. И после Октябрьского путча, и после Второй войны, и в брежневскую диктатуру, и в путинское единовластие.
Выезд – нет ни одного народа, ни одной нации, когда выезд есть призыв к спасению, самосохранению. И это очень грустно. Это единственная страна, которая вот так себя спасает выездом.
Иван Толстой: Как вы в себе уживаете, укладываете человека первой волны и человека третьей волны? У вас не возникает внутреннего конфликта? Вы кто? Ведь был всё-таки конфликт волн. Говорили: «Это какие-то совки приехали, какие-то хамы”.
Советы от меня избавились
Никита Кривошеин: Не надо преувеличивать. Были всё-таки люди положительные – Синявский, Литвинов. Люди очень положительные, от которых советы избавлялись. Ну, я к этому отношусь контингенту, если можно сказать. Советы от меня избавились. Массовая эмиграция третья - она экономическая, карточная, хлебная. Четвёртая эмиграция тем более, это иностранная рабочая сила и более ничего.
Иван Толстой: Никита, есть у эмиграции будущее (если пройтись по книжной ярмарке)?
Никита Кривошеин: Ваш вопрос содержит ответ в моём предыдущем ответе. Поскольку, повторяю, Россия единственная страна, которая постоянно жила существованием своей диаспоры, это же относится и к книгоизданию. Поскольку диаспоры оставляют, как и все прочие, гутенберговский след.
Иван Толстой: Какой ошибки не нужно совершать нынешним эмигрантам, исходя из вашего опыта исторического?
Никита Кривошеин: Той самой, которой Ксения и я чуть не поддались, когда была так называемая перестройка, когда были Горбачев и Ельцин, и мы чуть не собрались не то, что переезжать, но там бывать, интегрироваться, существовать. И когда возник ВВП, то мы абсолютно поняли, насколько нами овладел тот же идеализм, который погубил моих покойных папу, маму, которые в сорок восьмом году поверили, что нет СССР, а снова есть Россия.
Иван Толстой: Я обращаюсь к издателю Александру Гаврилову (Vidim Books). Куда за год сдвинулся новый тамиздат?
Александр Гаврилов: Если говорить о достижениях, собственно, Пражской книжной башни, то, кажется, она значительно придвинулась к своему читателю, к своему посетителю. Народу больше, продаж больше. Люди интересуются тем, что происходит с русской книгой.
Если же говорить о самой русской книге, то перед тамиздатом сегодня встает вопрос, на который невозможно дать четкого ответа. В каком году мы живём? В 1922 или в 1973? Чем должен быть тамиздат? Такими издательствами, которые выпускают книги, проникающие в Советский Союз и являющиеся орудием борьбы, или просто книгами для русского читателя, который уехал вслед за ними или, может быть, даже перед ними. Вот этот выбор между книгами для тех, кого нету рядом с нами, и книгами для тех, кто рядом с нами живёт, он удивительно определяет и форматы книг, и темы, и ценовую политику, и способы распространения. И, может быть, самое главное - тематику. Очень во многом те медиа, которые работают в основном на Россию, завязаны на всё более и более тонкий, детальный анализ способов существования путинизма в прошлом, путинизма в настоящем. Абсолютным бестселлером этой книжной ярмарки, разумеется, стала книга Романа Баданина и Михаила Рубина "Царь собственной персоной", как Путин обманул нас и всех окружающих. Мне кажется, что эти книги, обращенные в наше недавнее прошлое, которые анализируют, как мы дошли до жизни такой, не отвечают на вопрос, как нам жить дальше. А этот вопрос, как мне кажется, для нынешнего тамиздата, для 2025 года важнее всех остальных.
Иван Толстой: А что, набоковские книги отвечали на вопрос, как жить дальше? А цветаевские книги отвечали? Книги Ходасевича?
Александр Гаврилов: Нет никаких сомнений. Более того, теперь, когда я не только читатель книжек, но и издатель книжек, каждый раз, когда я думаю, надо ли эту книжку издавать, я не думаю о том, что она сделает с читателем сегодня, я думаю о том, какой она будет хотя бы через десять лет. Вот это книги, которые обращены в будущее. Конечно, сборник стихов Цветаева так же, как сборник стихов Полозковой, через десять лет будут читаться совсем иначе, чем сегодня, но будет читаться.
Одну из самых ярких книг привез в Прагу нью-йоркский издатель Илья Бернштейн. Это двухтомник большого, альбомного формата The Vanished Metropolis – «Исчезнувший город». Великолепный увраж посвящен былому Берлину, от которого осталось то, что собирают коллекционеры.
Илья Бернштейн: Я сравнительно недавний американец, семь лет как американец. А до того я свыше полувека жил в Москве. Я издатель. И мне удалось, по счастью, сохранить свою профессию, род занятий в Америке, несмотря на все тяготы эмиграции.
Иван Толстой: В каком издательстве вы работали в Москве?
Илья Бернштейн: Сам у себя. Я назывался издательский проект А и Б. Это был вполне независимый издательский проект. У меня была своя ниша. Я издавал комментированную советскую детскую классику. Например, “Денискины рассказы” в комментариях Дениса Викторовича, собственно, Дениски. Или Коваля в комментариях Лекманова и Лейбова. И я был сокомментатором, но я также был делателем всего остального, потому что я ещё книжный дизайнер и специалист по вёрстке. В общем, это был такой холодный сапожник только что с мотором, то есть не холодный. И я делал книги, продавал, с этого жил, горе не знал, а теперь пытаюсь повторить этот путь в совсем других условиях.
Иван Толстой: Где вы живёте в Америке?
Илья Бернштейн: В Нью-Йорке.
Иван Толстой: Расскажите, пожалуйста, об этом чудесном двухтомнике.
Илья Бернштейн: Про это можно по-разному рассказать. Это такой продукт, который трудно определить, у него нет аналогов, на мой взгляд. Идея была в том, чтобы представить огромную частную коллекцию туристической эфемеры, касающейся американского гранд-тура.
Тут, наверное, два термина требуют объяснения. Эфемеры - это то, что не предназначено для длительного хранения, то есть, в общем-то, бумажный мусор. В туристическом мире это багажные квитанции, ярлыки, меню ресторанов и счетов из гостиниц, буклеты, афишки, проспекты и тому подобное. Это эфемера. А американский гранд-тур... ну, вообще слово гранд-тур - термин занятый, это когда, например, английский молодой аристократ для завершения образования совершает паломничество по культурным столицам. А американский гранд-тур - это когда в такое путешествие отправляется сталелитейщик из Питсбурга. Он плывет на роскошном лайнере, останавливается в роскошной гостинице и ходит в варьете и казино. В общем, господин из Сан-Франциско.
Это совершенно колоссальное, на сотни тысяч единиц хранения, собрание
И вот один американский бизнесмен, его зовут Лоренс Ф. Олман (он жив и здоров, ему 80 лет, живёт он в Лос-Анджелесе) всю жизнь по делам своего бизнеса путешествовал по миру. И ещё такой коллекционер, букинист, историк-любитель. И очень-очень много лет, более полувека, собирает коллекцию туристической эфемеры, касающейся американского гранд-тура. Это, к сожалению, не очень музеефицированное, но совершенно колоссальное, на сотни тысяч единиц хранения, собрание.
Желая наконец предложить миру, он обратился к своему другу Григорию Злотину, живущему в Лос-Анджелесе (Злотин историк, в частности, историк Германии), и Злотин предложил сделать книгу о Берлине, основываясь на этой коллекции. То есть показать туристический Берлин сквозь призму этой коллекции, а это значит Берлин трёх эпох: Берлин имперский, когда возникла собственно империя и нужно было строить из сравнительно небольшой столицы Пруссии столицу империи, затем Веймар и время нацизма. Все эти три времени отражены в коллекции. То есть это период с конца XIX века и до начала Второй мировой войны.
Книга делится на 10 частей: рестораны, универмаги, кинотеатры. В общем, 10 глав. Каждая из этих глав описывает примерно 15 реально существовавших объектов.
Это огромный иллюстрированный том, тысяча страниц и 2.500 иллюстраций, иллюстрированный путеводитель по Берлину столетней давности.
Иван Толстой: Какие связи, какие ниточки связывают этот Берлин, эту эфемеру с русским Берлином, с эмигрантским Берлином, с литературным Берлином, с художественным? Есть ли там выходы на то, чем очень часто интересуются, когда говорят "довоенный Берлин"?
Илья Бернштейн: Всё-таки книга специфическая - это туристическая индустрия, в значительной степени ориентированная на богатых иностранцев. Поэтому литературного Берлина там нет, зато есть огромное присутствие русских эмигрантов в сфере всякого энтертеймента - кабаре, театр, балет. Этого в Берлине было не меньше, чем в Париже. А в области кабаре, варьете и поболее.
А что касается эмиграции, то невозможно пройти мимо колоссальной еврейской эмиграции из Берлина в тридцатых годах. Там множество выдающихся режиссеров или просто шоуменов, организаторов всякой развлекательной деятельности, эмигрировавших в основном в Америку. Это все были будущие столпы, очень заметные люди в Голливуде. А начиналось это всё там, на германских киностудиях или на подмостках берлинских театров.
Иван Толстой: Как называется ваше издание?
Илья Бернштейн: Tip Top Street Press. Это улица, на которой я прожил первые месяцы своей эмиграции в Бостоне. Улица Тип-топ.
Иван Толстой: Что вы уже издали помимо этой книги или что в планах?
Илья Бернштейн: Я издаю две серии. В каждой уже по дюжине книг. Одна из них - это билингвальные сборники поэзии. То есть это русская или, может быть, не русская, но на русском языке поэзия в переводах на английский язык. Вот заметные книжки, которые я привёз сюда на выставку: белорусский поэт Дмитрий Строцев. Он прошёл через арест, был некоторое время узником. Этот опыт в поэтической форме представлен в книге, которая переведена на английский большим коллективом американских славистов. Называется книга “Война и мир”. И книга американского поэта Марины Тёмкиной - “Комиксы на еврейскую тему”, в переводах Бориса Друзкина. Это одно направление. Там у меня вышли сборники Псоя Короленко, Пушкина в переводах прекрасного бостонского поэта Филиппа Николаева.
А другое направление - это тексты, написанные в Америке по-русски. Бахыт Кенжеев, Владимир Гандельсман, Катя Капович, Полина Барскова. В общем, интернациональные русские писатели и поэты, фигуранты большой русской литературы.
Иван Толстой: Свое выступление на ярмарке было и у Русской редакции РС. Дмитрий Волчек и «Медуза» выпустили в свет дневник биробиджанского музыканта Павла Кушнира. О судьбе уникальной рукописи рассказывает Дмитрий Волчек. (Видео)
Пражский филолог Ивана Рычлова взяла серию доверительных интервью у журналистов «Свободы». «Чехия и мир глазами россиян в изгнании» (издательство Books & Pipes): зачем чехам знакомство с «другими русскими»?
Мы попросили наших авторов, рассеянных по всему миру, рассказать о своих новых вышедших (или только готовящихся) книгах.
Елена Фанайлова – из Риги. (Видео)
Татьяна Вольтская – из Тбилиси. (Видео)
Издательство Freedom Letters (Георгий Урушадзе) подготовило к книжной ярмарке первый том из задуманного пятитомника сочинений Александра Гениса. Еще недавно генисовские книги свободно продавались в России, но с 1 сентября произведения иностранных агентов под запретом.
У кого в эмиграции были собрания сочинений не меньше пяти томов? У Бунина, Цветаевой. И вот теперь - у Гениса. (Видео)
Историк Ярослав Шимов вместе с Андреем Шарым выпустил книгу «За нацию и порядок!» Центральная Европа и Балканы между мировыми войнами" (издательство "Историческая экспертиза"). Рассказ о вчерашней Европе и политических брожениях межвоенного времени так тревожно напоминает некоторые тенденции наших дней, что иногда и не скажешь: это о европейском прошлом или чуть ли не о будущем?
Андрей Шарый также представил историко-биографический сборник «Истории любви. Чешские романы» (издательство Vidim Books): от Казановы до Кафки, от Цветаевой до Чапека.
Автора еще одной книги на ярмарке не было, но многие его хорошо знают и помнят: это Дмитрий Тарасенков. Мемуаров, написанных о Радио Свобода (на русском языке) раз-два и обчелся. С тем большим интересом читаются тарасенковские записки. Воспоминания его не полностью посвящены «Свободе», но они и ценны не только этой темой.
Дмитрий Тарасенков – родился и вырос в насквозь литературной, даже книжной семье. Его мать – Мария Белкина, которую многие знают по изумительной книге о Марине Цветаевой «Скрещенье судеб». Мария Иосифовна знала Цветаеву лично. Одной такой матери достаточно, чтобы оценить происхождения Дмитрия Тарасенкова. Но ему было мало: его отец – известная фигура советского литературного официоза литературный критик Анатолий Тарасенков. Это другой полюс от Марии Белкиной.
Тарасенков-старший был фанатичным библиофилом, собирал русскую поэзию ХХ века и не просто собирал, но и составил великолепный справочник русской поэзии (настолько полный для 1955 года, насколько это тогда было возможно – разумеется, без эмигрантского крыла).
И вот Дмитрий Тарасенков вырос в такой семье. Странно было бы не полюбить литературу и книги. Он и полюбил, и познал. И, познавши, отправился в эмиграцию – в конце 70-х. Жил в Нью-Йорке, собирал книжки русских поэтов-эмигрантов, как бы дополняя наследие своего отца. Потом переехал в Мюнхен на «Свободу», потом в Прагу, заведовал отделом новостей. Теперь на пенсии.
И вот – книга мемуаров «Возвращаясь с ярмарки». Я отнес бы ее к жанру культурной сплетни. Язвительный и дерзкий Тарасенков владеет этим искусством мастерски. Всех припечатал, никого не пропустил. Книга издана очень элегантно, полна автографов знаменитостей, собранных Тарасенковым. Издатель – Леонид Межибовский, Эстерум Паблишинг, Франкфурт-на-Майне.
И теперь можно поговорить о книге, подготовленной Русской редакцией Свободы. Мы с Игорем Померанцевым собрали сборник 37-и эпизодов подкаста «Зарубежье», который звучал на свободовских волнах в течение 2023-24 годов. Георгий Урушадзе, руководитель издательства Freedom Letters любезно предложил нам выпустить книгу бесед с новыми эмигрантами, изгнанниками, релокантами.
В сборнике участвуют:
Игорь Губерман, Марио Корти, Виктор Вахштайн, Татьяна Долинина, Виталий Комар, Бахыт Кенжеев, Глеб Морев, Иван Шведов, Анна Наринская, Евгений Добренко, Алексей Макушинский, Марианна Арзуманова, Ирина Евса, Максим Осипов, Илья Кутик, Роман Тименчик, Людмила и Борис Херсонские, Александр Эткинд, Олег Лекманов, Михаил Эдельштейн, Борис Беленкин, Дмитрий Кузьмин, Виктор Пивоваров, Ганна Оганесян, Марк Белорусец, Владимир Гандельсман, Александр Васильев, Михаил Эпштейн, Александр Дельфинов, Елена Костюкович, Илья Кукулин, Мария Степанова, Гасан Гусейнов, Дмитрий Плисецкий, Сева Новгородцев и мы с Игорем Померанцевым, которые взяли интервью друг у друга, так сказать, на сладкое.
Предваряет книгу наше с Игорем Померанцевым предисловие:
От составителей.
Патриоты без «патрии»?
Выражение «русское зарубежье» в отличии, например, от древнегреческой диаспоры, несет ярко выраженный политический смысл. Жители русского зарубежья дистанцируются от российского государства, но при этом не разрывают отношений с русской культурой и языком.
У русского зарубежья свои истории и традиции. О нем пишут исследования, мемуары, документальную прозу. Но единого образа нет: фрагменты не складываются в общую картину.
Эту книгу можно и слушать
Эта книга появилась на свет благодаря современным интернет-сервисам: из студии «Свободы» мы оперативно связывались и говорили на заданную тему с десятками собеседников. Эту книгу можно и слушать, потому что интонация, тембр, высота голоса скажут об опыте говорящих не меньше, чем их рассказы, суждения, обобщения.
Другими словами, эмоции не искажают смысла разговора, а входят в его состав: эмоциональная жизнь человека во многом определяет его поступки. Самоидентификация (понятие из области психологии) в живом разговоре может звучать драматично, а порой трагично: кто я? С кем я? Зачем я здесь? Ответы бывают внятными, сбивчивыми, бесстрастными, душераздирающими. Собеседник думает вслух о рубеже в своей жизни, почему так трудно переступить его, и что там, по ту сторону рубежа?
Выбор зарубежья – это часто выбор будущего твоих детей. Где и какими они вырастут? На каком языке будут говорить?
Существует ли патриотизм вне «патрии»?
Фоном наших разговоров была война, агрессия России против Украины. Чувствуют ли ответственность носители русской культуры, покинувшие свою страну, за военные преступления России? Что они выбирают: пассивное осуждение агрессора или активную помощь Украине? Существует ли патриотизм вне «патрии»?
Радио Свобода по природе своей суждено было пребывать в вечном зарубежье. Создатели станции говорили: «суррогатное радио» - то есть не настоящее, не местное, а замещающее, как суррогатным бывает кофе. Пока нет подлинной свободы на родине, будем слушать вольный голос, льющийся из-за рубежа.
На тридцать лет судьба сделала передышку в суррогатной истории, и московское (а также петербургское и екатеринбургское) бюро показали себя в 1990-2010-е годы полноценными конкурентами журналистского рынка — но с нападением на Украину всё вернулось в привычное зарубежное состояние. Станцию выжили, выдавили из России. И бывшие слушатели приходят теперь к свободовскому микрофону в Европе и передают свои истории «на ту сторону».
Нет, мы вещаем не для безнадежных двоечников. Возможно, дело в какой-то беспечности аудитории, которая отмахивается от вопросов права, политики, морали, закономерностей истории. Слишком часто русскому человеку серьезные вещи по барабану — пока внезапно барабан не начинает созывать на эшафот.
Хватит ли интеллектуального мужества?
Как хотелось бы уклониться от неприятной правды, все так же беспечно заливать горячий жир котлет, но сегодня приходится отвечать всем. И предлагаемый сборник — одна из попыток измерить частную судьбу на фоне больших событий.
В 70-е годы российским диссидентам удалось убедить себя и западную общественность, что русский народ - жертва ГУЛага. Эта парадигма меняется на наших глазах. Понимание - кто жертва и какова роль народа в деградации России - требует ревизии. Русскому зарубежью предстоит многое переосмыслить. Хватит ли ему интеллектуального мужества?
Игорь Померанцев, Иван Толстой.
Это предисловие к сборнику, названному «Я сам стал русским зарубежьем». В заголовке – цитата из беседы с берлинским поэтом Александром Дельфиновым.
Страницы сборника снабжены куар-кодами, так что наших собеседников можно не только почитать, но и послушать.
Давайте так и сделаем, хотя бы коротко.
Поэт Мария Степанова
Радиоведущий Сева Новгородцев
Поэт Владимир Гандельсман
Так звучит сборник «Я сам стал русским зарубежьем», выпущенный Георгием Урушадзе в издательстве Freedom Letters.
И теперь – слово Организатору Пражской книжной башни неутомимой Александре Вахрушевой
Александра Вахрушева: Мне кажется, вторая Пражская книжная башня прошла с совершенно оглушительным успехом. Хоть, может быть, это нескромно так сказать организатору, но мы действительно приятно удивлены количеству гостей.
Я связываю этот успех с тем, что к нам по-другому отнеслись наши известные авторы. И, как вы заметили, в пятницу у нас вечером выступало сразу два прекрасных писателя. Можно сказать, живые классики - Михаил Павлович Шишкин и Владимир Георгиевич Сорокин. И это, конечно, произвело колоссальный фурор, потому что у Сорокина сейчас вышла книга «Сказка» - буквально вот в эти дни перед ярмаркой, и его встреча на ярмарке - это начало гастролей автора с презентациями книги. Дальше он поедет в Берлин, потом в Ереван. И то, что нам удалось собрать такое количество гостей, во многом заслуга их тоже.
Также у нас в этом году впервые был опыт, когда мы объединились с белорусским тамиздатом. Это было непросто, но мы всё равно довольны результатом, потому что, как мне кажется, это очень важно. Мы не одни находимся в состоянии изгнания, цензуры. Белорусы находятся в этой ситуации с 2020 года. Их опыт, возможно, в чём-то уже гораздо более ценен и интересен для русскоязычных издательств, которые сейчас находятся в изгнании. Поэтому их участие для нас было важным. И опять же хочу заметить, что в воскресенье, когда была презентация научного сборника, изданного Славянской библиотекой, это тоже для нас было неожиданно, насколько много интересующихся темой белорусов в изгнании не только сейчас, но и историей белорусов-эмигрантов столетней давности. Мы можем просто понять, насколько мы были с ними в этой истории.
Иван Толстой: А как сложились ваши взаимоотношения с городскими властями Праги? Насколько они благосклонно смотрят на организацию - всё-таки на таком специфическом сегодня языке, как русский, в центре Европы?
Александра Вахрушева: Вы знаете, насчёт городских властей у нас пока отношения нейтральные. Скорее, платформа Pratelesvobodnehoruska.cz и Павел Гавличек, который стал инициатором нашей поддержки. И в прошлом году, и в этом году нас посетил сенатор Давид Смоляк. И мы им благодарны за эту символическую поддержку, потому что, как вы правильно заметили, делать ярмарку с русскоязычной литературой в эти дни, когда в Украине война, а в Чехии проживает около полумиллиона украинских беженцев... Очень напряженная ситуация вокруг русского языка.
И многие из авторов и многие из издателей говорили нам о том, что очень важно, чтобы была вот эта площадка книжной ярмарки для попытки по-своему оторвать русский язык от языка пропаганды. Русский язык - один из мировых языков. Да, на нём сейчас происходят страшные вещи. На нём говорит пропаганда. Но если мы не будем говорить на другом русском языке, на свободном русском языке, если мы не будем давать возможность рефлексии вокруг текстов, которые фиксируют то, что происходит здесь и сейчас, что происходит в нашей волне эмиграции, в наше время, в котором мы оказались, в котором мы проживаем, с нашим опытом, то никто этого не сделает.
По-своему это наша миссия - зафиксировать в свободном русском слове всё, что происходит здесь и сейчас, как это делали до нас Иван Бунин, Владимир Набоков и другие авторы русского зарубежья.
Иван Толстой: Да, на одном языке говорят и палач, и жертва. Не будем это забывать, не будем всё приписывать только палачу. Александра, а деловые встречи, деловые результаты ярмарки существуют? Заключались ли на ней какие-нибудь контракты?
Александра Вахрушева: Ну, до контрактов мы ещё немножко не доросли. Cамым главным деловым результатом Пражской книжной башни 2025 стало приглашение презентовать наш проект в рамках международной программы Франкфуртской книжной ярмарки в октябре этого года. Это такой наш первый такой шажочек в большой книжный мир, в большой книжный рынок, в котором литература на русском языке занимает своё небольшое место. Но это очень важный шаг, который нам поможет перевести те тексты, о которых я говорила перед этим, на другие иностранные языки, чтобы весь мир мог их прочесть. Например, те тексты, которые были прослушаны на питчинге.
И как я переговорила со многими участниками питчинга и чешскими издателями-переводчиками, в Чехии ещё не было подобного опыта. Вот такого питчинга, когда авторы читают свои тексты, презентуют книгу на суд издателей и переводчиков.
Это произвело на них очень большое впечатление. И мы тоже, честно скажу, не ожидали, что это будет настолько интересный опыт. И для нас это тоже первый опыт, когда мы организуем питчинг на таком уровне. Поэтому есть пожелание продолжать, есть пожелание говорить не только об общественно-политической литературе, но и о художественной литературе и сделать питчинг для художественных текстов.
Иван Толстой: Никогда не бывает полного успеха без маленькой какой-нибудь червоточины. Могли бы вы рассказать о каких-нибудь слабых местах, которые вам, как профессиональному устроителю подобных хэппинингов, видны, и чего вы постараетесь избежать в будущем?
Александра Вахрушева: У нас всего 24 часа в сутках. И у нас есть ограничения по размеру зала. И это самая большая проблема, с которой мы столкнулись в этом году. Многим пришлось отказать, к большому сожалению. Я сейчас говорю очень осторожно, потому что мы находимся в таком периоде времени, когда очень сложно что-то планировать за год. Я очень надеюсь, что все будут живы и здоровы, всё у нас будет хорошо, и мы тогда сделаем третью пражскую книжную башню, и в этой ситуации нам нужно, возможно, искать другое помещение, которое вместит всех желающих. И, может быть, увеличить количество дней.
Иван Толстой: Желаю успеха книжной ярмарке. Я сам на ней выступал и был и слушателем, и ведущим некоторых круглых столов. Мне очень понравилась атмосфера, внимание и поразило, что люди покупают у столов книжки, беседуют, обмениваются мнениями и вдруг на какие-то слова реагируют, поворачивают голову и вслушиваются во что-то. Потом, удовлетворенные, продолжают заниматься своим делом. Атмосфера одновременно и домашняя, и деловая. И всё происходящее в этом зале, оно своими стенами объединяет всё это в целое.
Так что, Александра, позвольте вас искренне поздравить. Я представляю, как организовать один круглый стол на радио. Это иногда мучение. Очень трудно бывает со всеми созвониться и всех собрать в одном месте.
А трёхдневная ярмарка! Я представляю, сколько крови вам попортило это мероприятие.
Александра Вахрушева: Спасибо, спасибо. Вспомнила: 52 мероприятия. В рамках ярмарки - 52 слота.
Иван Толстой: И на этом мы заканчиваем программу "Далеко ли видно с книжной башни", посвященную второму издательско-писательско-читательскому хэппенингу в Праге.
